«Красный Октябрь» – о трудном счастье одной волоконовской семьи

Бывают людские судьбы, будто списанные с каких‑то сказок. Иногда сама жизнь подсказывает сюжеты для сказок и повестей.

Болезнь приковала Евдокию Федотовну Коденко к инвалидной коляске. Вот уже несколько лет она не выходила из квартиры дочери, в семье которой проживала. Конечно, хотелось бы сходить в гости к другим детям, съездить в родные Нижние Лубянки, посмотреть на свой дом, огород. Но здоровье не позволяло. В последнее время – в особенности. Часто оставаясь в квартире одна, много читала да смотрела в окошко. Во время дождя, когда крупные капли барабанили и струйкой стекали по стёклам, застилая видимость, предавалась нахлынувшим воспоминаниям…

Родилась Евдокия в 1926 году в Хуторище. Семья у них была работящей, зажиточной, имелись корова, лошадь, голуби, крепкий дом. Отец Евдокии слыл первоклассным на всю округу сапожных дел мастером. Владела этим ремеслом и мать. С детских лет пристрастилась к этому делу и Дуся. Вначале – то деревянные гвоздики подаст, то шило, то дратву навощит, а позже и сама научилась тачать сапоги не хуже родителей. Отец с радостью и гордостью передавал дочери «сапожные» секреты, понимал: имея дело в руках, она всегда сможет заработать на кусок хлеба. Он был прав, так оно и случилось.

С сапожного ремесла семья кормилась, когда их раскулачили и кроме собственных рук не осталось ничего, и в голодные 30-е годы, и в военное лихолетье. В 1943 году отец умер, его место у «лапки» заняли жена и дочь.

Вскоре сапожную мастерскую открыли в соседнем хуторе «Красный Пахарь», и Дусю перевели туда работать. Мать все реже бралась сапожничать, некогда было, да и силы были уже не те. Так что семью кормила, в основном, Дуся. Однажды, придя в колхоз, она столкнулась с рослым, широкоплечим мужчиной. Взглянула на него и отпрянула! Но, видать, так Богу было угодно: с судьбой столкнул её случай.

Роковой бой

На фронт Александра Демьяновича Коденко призвали вскоре после начала войны. Был он 1922 года рождения, поэтому подлежал призыву в числе первых новобранцев. Провожали его всем родным хутором Красный Пахарь. Плакала мать, проливали слёзы местные красавицы, чьи сердца оставались разбитыми этим высоким, статным красавцем-весельчаком Шуркой. Вздыхая, каждая из них мечтала дождаться его, чтобы одарить своей любовью…

Александр всем пообещал вернуться с победой, живым и здоровым. Обещание он частично выполнил: добыл на ратном поле победу, возвратился домой живым, но вот насчёт здоровья…

Наступил переломный 1943 год. Советские войска имели стратегическую инициативу, шло общее контрнаступление Красной армии. Фашист отступал, но, отступая, не сдавался, оказывая яростное сопротивление. Бои были жаркими и кровопролитными.

Александр Коденко воевал в составе 21-й Гвардейской стрелковой дивизии 39-й ударной Армии 2-го Прибалтийского фронта. В Псковской области, выбивая врага из населённых пунктов, его взвод получил задание взять мост в районе посёлка Невель.

Сражение шло за каждый квадратный метр. Группа бойцов, возглавлял которую командир стрелкового взвода Александр Коденко, немного вырвалась вперёд. Молодые, горячие бойцы спешили выполнить задание, выбить ненавистного врага с закреплённых позиций, занять мост. И маленькой героической группе это удалось. Александр уже ступил с моста на только что освобождённый берег реки, победное ликование переполнило его сердце, – как яркая вспышка, резкая боль, затем наступившие темнота и тишина погасили его радость.

Очнувшись, он почувствовал, что его волочат по земле. Было нестерпимо больно, почему‑то хотелось перевернуться лицом вниз. Собрав последние силы, он вывернулся из тащивших его рук и упал ниц. «Ишь ты, живого места нет, а он еще брыкается», – последнее, что услышал Александр, вновь теряя сознание, и еще успел подумать: «Русская речь. Свои».

Пришёл в себя он уже в госпитале. И тут узнал, что разрывная пуля попала ему прямо в лицо, вырвав часть верхней челюсти вместе с переносицей и верхним нёбом, левый глаз поврежден, мягкие ткани представляли собой сплошное месиво. Врачи, оказав первую помощь, долго не могли приступить к челюстно-лицевой операции, не знали, что называется, с какого боку подойти к лицу и каким будет результат. Александр Демьянович, попросив бумагу и карандаш, нацарапал, что за исход операции ответственность берёт на себя. Он был рад, что судьба подарила ему жизнь, а уж с остальным справиться сумеет.

22 шва было наложено на лицо. Ортопедическая пластина заменяла верхнюю челюсть, благодаря ей Александр мог есть, говорить. Понемногу, правда, частично, восстанавливался нарушенный в результате контузии слух. Вернуть зрение левому глазу не удалось, вдобавок он все время слезился, правым же видел нормально.

От прежнего зеленоглазого красавца не осталось и следа. Из зеркала смотрело на него обезображенное лицо, от которого сам вначале отшатнулся. Потом свыкся, решил как можно реже смотреться в зеркало, чтоб лишний раз не расстраиваться. Война изуродовала ему лицо, но, слава Богу, не тронула душу. Она осталась такой же доброй, нежной, отзывчивой. Не падая духом, гвардии младший лейтенант Александр Демьянович Коденко оптимистично решил: «Жизнь продолжается, руки-ноги есть, голова на месте. Живы будем – не помрём!».

Встреча

С таким настроением он и прибыл на родину, предварительно оповестив родителей о своём возвращении. Встретиться условились в Волоконовке, во дворе старой ветлечебницы. Издали Александр увидел группу мужчин, среди них – земляков и отца. Он подошёл, с каждым за руку поздоровался, назвал по имени. Ему ответили рукопожатием, но смотрели, как на незнакомца. Отец также, пожав руку, не среагировал на приветствие: «Здравствуй, отец!», а всё глядел в сторону вокзала, ожидая сына. «Не узнал», – с болью подумал Александр. От волнения у него задрожали руки. Он закурил. Затем вновь подошёл к отцу и осипшим голосом спросил: «Кого высматриваешь, отец?»

— Сына жду.

— Я и есть твой сын.

— Ты? – впервые бросил он на Александра внимательный взгляд.

 – Как там мамка? Как дома? – стал жадно расспрашивать Александр.

— Да ничего, – сдержанно ответил отец. Не признав, он и не отталкивал этого человека. А может, правда сын? Вон какие подробности знает о семье, о селе. – Ну, что ж, поехали домой. Садись на подводу.

Дорогой разговора не получилось. Спрашивал и рассказывал, в основном, Александр, а отец отмалчивался. Не мог, не хотел он верить, что этот, с изуродованным лицом парень, и есть его сын.

Как провожали, так и встречали его всем хутором. Нарядные девчата ожидали у околицы, другие – у дворов. Мать взобралась на высокую навозную кучу и, прикрыв ладонью глаза от солнца, высматривала мужа с сыном. Заметив подводу, поспешила к ней.

Увидев бегущую мать, Александр спрыгнул с телеги и пошел ей навстречу. Подойдя поближе, та в растерянности остановилась.

— Я вернулся, мать.

Она какое‑то время с недоумением и болью смотрела на него. Потом, обняв, медленно опустилась перед ним на колени. Сдавленно, почти одними губами, произнесла: «Сынок», – и беззвучно заплакала.

Невесты как‑то сами собой разбежались: это был другой Шурка, не тот, которого они помнили, любили и ждали. Этого надо было ещё полюбить. Но Александр Демьянович не расстроился. Недосуг ему было упиваться собственными переживаниями. Шла война. Дел в селе невпроворот. Мужчин мало, надо включаться в работу. Как человека грамотного, его поставили заместителем председателя колхоза. Потом, уже после войны, долгие годы работал по специальности, полученной прямо перед войной, – ветфельдшером.

Однажды, зайдя в контору, увидел ладненькую, миловидную девушку. Увидел, и с этого мгновения его сердце, душа, да и вся жизнь принадлежали ей одной.

Сватовство

Дуся, впервые увидев Александра, испугалась. Разговор, который он начал, не поддержала, а, быстро решив свой вопрос, поспешила по своим делам. Всю дорогу она думала: «Ой, Боже, что за человек такой страшный! Как ему жить с таким лицом?» Ещё долго стоял он у неё перед глазами. Встреча эта, запавшая в душу обоим (ему – радостью, чувством зародившейся любви, ей – чувством страха и жалости). За нею последовали другие. Вроде невзначай оказывался Александр рядом с Евдокией, то в конторе, то в магазине, то вдруг им было по пути.

Дуся, вначале избегавшая ухажёра, постепенно привыкла к его уродству. А он продолжал проявлять внимание, обходительность, деликатность, остроумно шутил… С ним было легко и интересно. Однажды они вместе возвращались из райцентра, где Евдокия получала товар для сапожной мастерской. Александр в упор спросил её:

— Пошла бы за меня замуж? 

— А ты женился бы на мне, если бы я была такой, как ты? – вопросом на вопрос ответила девушка. Парень пожал плечами.

Незаметно они стали встречаться чаще. Александр, чем мог, помогал Дусе и в работе, и по дому. Она уже настолько привыкла, что он всегда был рядом, что, если не видела его день-два, скучала и ждала.

«Помню, как‑то провожал он меня в Хуторище к маме. Дождь лил, как из ведра. До дома дошли, когда уже стемнело, промокли насквозь. Шура попросил разрешения войти в дом. Я вначале испугалась, но потом жалко его стало: как же он, такой мокрый, назад под дождем пойдёт?! Пригласила в избу обсохнуть. Зашли, а он с порога: «Мать, я пришёл свататься к Вашей дочери». Я обмерла. Мама сурово бросила: «Утро вечера мудренее», – поделилась воспоминанием Евдокия Федотовна.

Если вечером не так были видны его шрамы, то утром он предстал перед матерью как есть. «Может, Вы меня боитесь?» – спросил. Мать отвернулась: «Не боюсь. Только дела не будет. Ты к отцу с матерью поведешь её, а я останусь без кормилицы. На ней одной наша семья держится».

— Помогать стану, ни в чем нужды знать не будете.

— Пусть как хочет, – помолчав, поставила в разговоре точку Дусина мать. А когда он ушёл, завела речь вновь, но уже с одной дочерью:

«Война кончается, скоро хлопцы начнут возвращаться. Подумай хорошо, чтоб потом жалеть не пришлось».

Соседки-подруги, прослышав о сватовстве, качали головами: «Дура ты дура, Дуська. Ты ж как куколка, а он? Такой больной, умрет, а ты останешься молодой вдовой». Но, что удивительно, чем настойчивее односельчанки отговаривали её от Шурки, тем сильнее её тянуло к нему. И, несмотря на предложения других парней, она дала согласие стать его женой. Как в сказке «Аленький цветочек»: полюбила она «чудище противное и безобразное за ласки и угождение, за душу его добрую, за любовь несказанную».

Счастливая Евдокия

И вознаградила её судьба. 44 года прожили они с мужем в любви и согласии, никогда не ругались, не скандалили. Семерых детей родили. На отцовской доброте и стойкости духа держалась семья. Правда, только однажды пошатнулась эта стойкость. Жизни хотел лишиться, когда, готовясь в московской клинике к сложной пластической операции, вдруг узнал, что умер, прожив всего полгода, его первенец. В отчаянии плакал, просил жену оставить его: «Не будет с меня толку, даже дети от меня помирают». Тут Евдокия проявила характер. Забрала мужа из клиники: «Не нужна мне твоя красота, ты мне и таким нравишься». Поняла, насколько он ей дорог.

Потом ещё дважды пришлось супругам Коденко пережить потерю детей: младенцем умер ещё один сынишка и утонул в возрасте девяти лет Леня. А четверо – Анатолий, Владимир, Галина и Катя – росли крепкими, здоровыми, стали родительской гордостью. От отца взяли они отзывчивость, доброту, строгость, а красоту – от обоих родителей.

Александр Демьянович и Евдокия Федотовна воспитывали детей в строгости, в любви к труду и уважении друг к другу. Мать они почитали как святую. Отца любили и боялись, хотя он ни разу голоса на них не повысил.

Александр Демьянович был не только хорошим, заботливым семьянином, он пользовался авторитетом у селян как грамотный, внимательный ветеринар. И ещё он был душой любой компании: весельчак, острослов, танцор, а какой певун! Частушками сыпал, как из рога изобилия. Дома ни одного дела не делал без песни. Соседи стали завидовать: «Счастливая Дуська! Хорошо живут они с Шуркой. Всем бы так».

Когда дети подросли, семья переехала в село Нижние Лубянки. Взяв ссуду, построили добротный кирпичный дом. Вскоре сыновья и дочери, один за другим стали выпархивать из отчего гнезда: уезжали учиться, служить в армии, работать. Получили образование, завели семьи, куда старались перенести из родительского дома атмосферу любви и взаимопонимания. Все (кроме старшей Гали) остались в Волоконовском районе, нашли своё место в жизни. Как и отец, за трудолюбие, добропорядочность пользуются большим уважением у земляков.

В 1990 году Александр Демьянович Коденко тяжело заболел. Перед смертью он все спрашивал жену:

— Дуся, скажи честно, ты меня хоть столечко любила?

 – Конечно, любила, – поправляя подушку, успокаивала Евдокия Федотовна.

Но лишь похоронив мужа, по‑настоящему поняла, как она его любила! Он был её жизнью, без него всё вдруг померкло. Восемь лет оплакивала своего любимого. Восемь лет глаза её не просыхали от слез. Но потихоньку стала оправляться от горя, видя, какие хорошие у нее выросли дети, какие чудесные растут внуки, как все они о ней заботятся. Успокоилась: в них жив её муж.