Священник Николай Хисматов поведал волоконовцам о старообрядческом расколе

Священник Николай Хисматов поведал волоконовцам о старообрядцах, они есть плоть от плоти и кровь от крови русского народа. Старообрядцы не расходятся с нами ни в одном догмате веры, ни в одном основании вероучения. А потому мы и считаем их не еретиками, а только раскольниками, а они называют нас никонианами (последователями патриарха Никона), а себя староверами, держащимися древнего дониконовского обряда и благочестия. Чтобы правильно понять причины раскола, окунёмся в историю по хронологическому порядку.

Киевская Русь приняла христианство от греков, как принято считать, в 988 году и была одной из митрополий Константинопольского патриархата с митрополитом во главе. Не искажая вероучения, православная вера облеклась в местные, национальные, внешние формы. Со временем возникли и утвердились некоторые местные церковные мнения, обычаи и обряды, отличные от церкви греческой. Такие, как особый стиль постройки храмов, внешний вид облачения и одежды духовенства, и другие.

Изначально митрополиты для Русской митрополии (церкви) нам поставлялись из Константинополя. Они неизменно сохраняли Русскую митрополию в согласии и единообразии устава со своей «матерью» – Константинопольской Церковью. Нельзя не сказать, что русские, хоть и признавали греков учёными, но относились к ним с недоверием, называя их лукавыми и льстивыми. А после второй унии (союза) греков с еретиками-католиками в 1439 году и вовсе смотрели на них как на отступников. И последовавшее за унией падение Царьграда в 1453 году, на Руси воспринималось как кара Божия за нестояние в истине. После этого Русская Православная Церковь обрела независимость и самостоятельность. И теперь мы сами себе ставили митрополитов в Москве из своих же, русских, архиереев.

Оставшись единственным, свободным, православным народом с середины XV века, русские люди видели себя и единственными держателями истинного благочестия, чистоты православия и защитниками веры. А угнетаемые мусульманами болгары, сербы, греки, приезжавшие за милостыней, своим попрошайничеством, искательством приюта подтверждали это мнение. Сравнивать и сверять свою веру нам стало не с кем, а потом решили, что и незачем. В это же время у нас возникла и всё увереннее набирала силу идея «Москва – третий Рим». Наше, Отеческое православие считалось единственно истинным, всё остальное – искажённым, мы стали эталоном для самих себя. Тогда же в Русской Церкви появляются особенности и отличия в обрядах, но не специально и не от своего высокоумия, желания выделиться или злого умысла. Не будем забывать о разграблении Константинополя католиками в 1204 году, о нашествии Батыя на Русь в 1237 году, когда полностью сжигались города, в том числе храмы и монастыри. В этом огне пропали многие богослужебные и святоотеческие книги о татаро-монгольском иге до 1480 года, об окончательном падении Византии в 1453 году, о годах разорения в «смутное время» – 1605–1613 годах, гибли сами священники и монахи – носители учёности. Все это наихудшим образом отразилось на грамотности русского духовенства и всего народа. Прервалась сначала свободная связь с просвещённой Византийской империей, а потом Византии вообще не стало, своих же просвещённых умов не хватало. При переписывании книг случались описки и ошибки, утраченные книги, чинопоследования обрядов и церковных распевов восстанавливались, бывало, по памяти. Из‑за этого в одинаковых книгах были не только разногласия, но даже противоречия!

Вот некоторые появившиеся «особенности»: двупёрстное крестное знамение, образ написания имени Исус (правильно Иисус), служение Божественной Литургии на семи просфорах (положено пять), служение Божественной Литургии на холстах (положено на антиминсах), хождение посолонь, тоесть по солнцу (по часовой стрелке) и другие. Что‑то из этих «особенностей» надо было обязательно исправить, а с некоторыми (не искажающими вероучения) можно было и смириться. Ведь у всех народов есть свои особенности: православные японцы вместо колоколов бьют в барабаны, и на их иконах святые с японскими ликами и одеты в кимоно. Представить преподобного Серафима Саровского или Иоанна Крестителя в кимоно или Александра Невского в самурайском платье – невозможно. А для них по‑другому и быть не может. Но, появись такой иконописец при Иване Грозном, сам святой митрополит Макарий сжёг бы его вместе с его иконами. А народы Сибири, получив православную веру, молились тоже по‑своему – не хлеб наш насущный дашь нам днесь, а рыбу нашу насущную дашь нам днесь – говорили они в молитве «Отче наш». И это правильно. Ведь для нивхов, якутов, эвенков и других коренных народов рыба – всему голова, как у нас хлеб, которого они не знали.

Некоторые из этих обрядов и особенностей были признаны на русском Стоглавом церковном соборе 1551 года и, таким образом, получили законодательное утверждение. Как бы там ни было, все это было свято и истинно для всех русских: от патриарха и царя до крепостного и посадника. И все твёрдо осознавали: «как отцы, деды да прадеды наши держались истинной чистоты благочестия – так и мы держимся».

Вступивший на царство в 1645 году набожный шестнадцатилетний Алексей Михайлович «Тишайший» тоже воспринял идею центра Вселенского православия со столицей в Москве. В деле возвышения Москвы ему помогали: духовник царя Стефан Вонифатиев, протопоп, старший священник Иоанн Неронов, архимандрит Никон, будущий патриарх. Чтобы показать всем духовную силу и блеск «Третьего Рима», для исправления церковной жизни из провинции вызвали самых ревностных пастырей-протопопов: Аввакума Юрьевецкого, Лонгина Муромского, Лазаря Романовского, Даниила Костромского. Они примкнули к столичному ядру священников. Так получился кружок, как они сами себя называли, «ревнителей». Это были священники высокой нравственности, с сильным и живым словом проповеди. К ним примкнул епископ Коломенский Павел. Ревнители были в большом почёте у москвичей, они исправляли церковную жизнь столицы, искореняли пороки, насаждали благочестие. Затем они с таким же рвением стали на его защиту, против патриарха Никона.

В 1652 году патриархом стал любимец царя, тогда уже митрополит, Никон. Обнаружив отступления Русской Церкви от остального Вселенского православия, он с неукротимой энергией взялся за устранение этих отступлений и разногласий. Никон считал своим долгом приведение к единообразию устава, обрядов, чинов и прочего. И вот в 1653 году грянул гром – патриарх Никон объявил, что крестимся мы неправильно, кланяемся тоже не правильно. В 1654 году помесный собор Русской Церкви признал и объявил наши книги, некоторые иконы и обряды требующими исправления. В 1656 году бывшие тогда на Москве: антиохийский патриарх Макарий, сербский патриарх Гавриил, никейский митрополит Григорий и молдавский митрополит Гедеон одобрили исправления Московского собора 1654 года и прокляли двоеперстие, предали анафеме (отлучению) всех, кто крестится двоеперстием. Это «зарубежное» анафематствование двоеперстия было началом раскола. Никон замахнулся на Святую Отеческую веру, бросил вызов всему прошлому русской церкви, назвал её искажённой, требующей исправления, да ещё кем – греками. В такой крутой поворот, и так резко сделанный, не все смогли вписаться, а многие и не собирались. Из‑за нежелания согласиться с реформами патриарха огромная часть православных людей отделилась и даже отвернулась от другой части таких же православных, образовав новое течение православной веры – старообрядчество.

Мы рассмотрели хронологию событий, в которых созревали условия и предпосылки для раскола. А теперь изложим причины. Что же старообрядцам не понравилось в реформе патриарха Никона?

Исправить книги и обряды, конечно, было необходимо, но исправлять надо было не принуждением и насилием, а, как апостолы учили: в духе любви и кротости. А патриарх Никон не то что кротостью, даже простой добротой не отличался. Он был сильным, волевым человеком, богатырски сложен, за всё брался с полной самоотдачей и требовал того же от других. Он был в большой милости и почёте у юного царя, и всегда этим пользовался. В церкви требовал беспрекословного подчинения себе, с боярами был надменен, не считаясь с их родовитостью. Своим крутым и резким нравом он всех настроил против себя и не только окружение царя, но и духовенство. Последние были недовольны им за его высокомерие и недоступность, а бояре за то, что он постоянно, бесцеремонно влезал в дела государевы, и им приходилось его слушаться и подчиняться. Никона боялись и не любили, «государева гласа уже на Москве не слышно, паче царских бояться никоновых слуг» – так говорили современники.

Исправление книг было делом обычным, их и раньше исправляли, к этому делу давно привыкли. В этом случае патриарх Никон просто продолжал дело своих предшественников: святого митрополита Макария, святых патриархов Иова и Гермогена, патриархов Филарета и Иосифа. Поэтому, только из‑за одного исправления книг раскол бы не произошел. Тем более, что и читать, и писать умели далеко не все. «Книжная мудрость и всё, что там в этих книгах писано, философии всякие – это не моё дело, моё дело в простоте сердца, веровать», считал русский человек. Другое дело – креститься да кланяться, тут всё просто и доступно каждому, так как крестное знамение и поклоны – это ядро внешней духовной жизни каждого, как в храме, так и дома – «Господи помилуй, спаси и сохрани», перекрестился, поклонился святым образам. Что ещё нужно русскому для спасения души? А объявляя поклоны и крестное знамение неправильными, патриарх каждого уязвил в самое сердце. Возмутились все, а самые твёрдые открыто восстали против «щепоти» (троеперстие) и прочих исправлений.

Первыми противниками патриарха стали его бывшие друзья – ревнители, они отважно встали на защиту русского благочестия. Их вражда началась ещё до того, как Никон стал патриархом и начал исправления. Зная его суровый и резкий нрав, они не желали видеть его Московским патриархом, когда он был новгородским митрополитом и «челом били царю за Вонифатьего». Никон узнал об этом и затаил на них злобу. Затем, став патриархом, на соборе он расправился с «друзьями», разослав их из Москвы по разным монастырям в заточение. Те в свою очередь всем объявили патриарха отступником от истинной веры и из заключений рассылали грамоты по всей России об его ереси. Видя ревность до самоотвержения новоявленных страдальцев, простой люд видел в них исповедников веры и охотно шёл за такими вождями. Насмерть стоял за старые книги и обряды известнейший Соловецкий монастырь, десять лет, осаждаемый царскими войсками. Грубость Никона отталкивала от него людей. Если бы он начал спокойно, мягко разъяснять, показывать необходимость исправления ошибок, то, возможно, через три-четыре поколения старообрядчество переродилось бы. Но в Никоне властолюбие было выше смирения, и он выбрал принуждение, отлучение, ссылки для несогласных. А преследуемые видели себя исповедниками и шли до конца, даже на смерть. По всей России стали возникать общины старой веры, они уходили в леса, в Сибирь. Будучи в угнетённом состоянии, у раскольников вскоре стала распространяться идея скорого конца света. Под её влиянием и гонениями со стороны властей некоторые общины начали прибегать к самосожжению. Протопоп Аввакум приветствовал это самоубийство, называя его очистительным, позже его самого приговорили к смерти через сожжение. Раскол распространялся, поколения сменялись поколениями, и до наших дней эта кровоточащая рана на теле нашего народа и церкви не залечена.

Вот так любое, даже благое дело приносит плоды того духа, в котором оно совершено. Ведь Господь в первую очередь смотрит не на то, что мы делаем, а на то, с каким сердцем мы это делаем.

Так и здесь нужное богоугодное исправление книг и обрядов было сделано в духе властолюбия, грубости, надменности, упрямства, нежелания слушать других. То и получили в ответ такое же упрямство, непокорность, отрицание всех и вся.

В заключение можно только удивиться, как можно было не видеть необходимости восстановления устава Русской Церкви? Считать внешнее важнее внутреннего? Получается, что в бутылке лимонада важнее бутылка, чем лимонад, но лимонад, налитый в бутылку любой формы, все равно останется лимонадом. А с другой стороны, как можно было забыть, что более двухсот русских святых, крестясь двуперстием, служа по «русским» обрядам, стали святы пред Богом? Вот известнейшие: Зосима, Савватий и Герман Соловецкие, Александр Свирский, Василий Блаженный, Иринарх Борисоглебский, московские чудотворцы Макарий, Филипп, Иов, Гермоген. Дай Бог нам всем это осознать и воссоединиться.

Священник Николай Хисматов.