Феневичи. Журналист с Дальнего Востока подарила Волоконовскому изданию экземпляр сборника очерков

Три старые бабки еле-еле доковыляли до ларька, в котором раньше отоваривалась вся деревня. Теперь он одиноко, зияя пустыми окнами на главном перекрёстке, ни для кого не представлял особого интереса. Его покорёженная дверь была закрыта на одну-единственную подпорку, а точнее – обычный прутик. Замок, собственно, как и сама дверь, был и не нужен теперь. Ни единой крошки хлеба, никакого другого продовольствия в нём не было уже несколько недель.

Только сегодня местные сдвинули с порога палку и открыли дверь киоска. Приехала гуманитарка.

Завидя вдалеке тяжёлые военные машины, местные из-за заборов повысовывали головы. Спрятались. И снова повыглядывали. Любопытство брало верх над осторожностью.

Военные стали бегать по дворам и собирать мужиков для разгрузки КАМАЗов. Первые неуверенно, с большой опаской пошли за ними следом.

Бабы, хотя боялись ещё больше, двинулись за ними, соблюдая изрядную дистанцию. Вело их не только любопытство, но и какая-то только бабскому роду понятная жажда незримо оберегать своего мужика.

Да и пусть она, старая и слабая, против этих верзил с автоматами бессильная, но, как верная собака, в случае опасности будет лаять и бросаться на любого, если кто-то попробует обидеть её мужика. Убедившись в том, что в грузовиках действительно продукты, местные мужики почему-то ушли по домам. Возле ларька снова остались одни военные. Смотрели друг на друга с недоумением.

Но уже через пару минут наши первоходцы вернулись с пополнением. Несколько десятков баб и мужиков посыпали на улицу со всех дворов.

Магазинчик начал оживать. Бывшие его продавщицы суетливо сметали с прилавков пыль. Мужики построились в очередь перед КАМАЗами.

Щёлкнули задвижки борта, и закипела работа. Почти бегом одни заносили в киоск мешки с сахаром, мукой и крупами. Другие были своего рода распорядителями и командными голосами поучали грузчиков, как правильно расставлять весь этот ассортимент. А тётки за прилавками заполняли витрины, как это было в мирное время.

Жизнь в магазине закипела. Начала пробиваться она и в, казалось, заснувшей деревне. Пацаны-погодки гурьбой высыпали на перекрёсток. Столько машин и солдат они никогда не видели. Как и у взрослых, любопытство в мальцах победило страх. Обойдя пару раз технику по большому радиусу, теперь они готовы были чуть ли не забраться в кузов и не отставали от военных. Каждый пытался по-своему привлечь внимание. Один привёл собаку и стал хвастать тем, какая она у него ласковая и игривая. Второй тёрся о первого, всем видом будто говоря: я тоже с ним, мы вообще не разлей вода. Третий выделывал всякие выкрутасы почти как акробат.

Чумазые, эти мальчишки в засаленных куртках, огромных для их малюсеньких ручонок перчатках казались и забавными, и жалкими одновременно. Именно глядя на них, становилось немного не по себе: как такие маленькие человечки с абсолютно чистой душой могут так гармонично сливаться с окутавшим округу хаосом.

Совершенно спокойно и даже немного хвастаясь, они рассказывали, как недалеко от дома видели взрывы и убегали в подвал. Постоянно шмыгая носом, старший из них, он же самый шустрый, картавя и пытаясь подобрать понятные русским слова, объяснял, что учит уроки дома при керосиновой лампе. Занятия у мальчишки заканчиваются, когда кончается керосин.

Своих мамок ребята вспомнили нескоро. И только когда побежали к ним, мы обратили внимание на серых, почти незаметных женщин. Это были совершенно другие женщины – не те ретивые бабы, что выбежали вначале. Возможно, поэтому никто их сразу не заметил.

Стояли те одной кучей, прислонившись к такому же серому и неприметному колодцу. То ли натурой они и были такими неприметными, то ли война их сделала такими… И непонятно было, что отпечаталось больше в их взгляде – отрешённость или смирение. Но были эти лица пусты, как и старый колодец, за которым они будто бы укрывались от чужаков, почему-то отпустив при этом своих чад в их компанию.

Непонятно в этом всём было много. Но самым непонятным стало своё отношение к происходившему. Доковылявшие до киоска бабки, увидев, что их снимает несколько камер, развернулись и затюкали своими костылями в обратную сторону. Одна из них передвигалась гораздо ловчее двух других и вклинивалась, как нарочно, в толпу «гуманитарщиков», словно брала их на таран.

«Смеются они над нами! Смешно вам! Чого вы смеетесь?!»

Кому и почему должно быть смешно? Как они в этот момент представляли себе нас? Кто мы для них?

Тем временем бабки дошли до одной калитки, возле которой стояла лавка. Уселись, выставив перед собой костыли.

Это были традиционные деревенские бабушки в бесформенных плащах и платочках, повязанных под подбородком. То и дело поправляя платки на лбу и подтягивая узелки, бабки брезгливо смотрели на всё происходящее и, кажется, ещё не раз плюнули нам в спину. Всякий раз, глядя на них, хотелось спросить: за что вы нас не любите?

И это было поколение, которое большую часть жизни прожило в нашей общей стране. Ещё 20 лет назад радушно принимали своих родственников – северян и дальневосточников, а прощаясь, набивало их чемоданы сухофруктами, орехами, вишнёвыми компотами и горилкой. И мы были рады встречаться и также тяжело переносили разлуки. Мы говорили на смешанном языке и дружно смеялись над этим.

Да, много было такого, с чем потом живёшь всю жизнь, и оно тебя будто питает изнутри. Это и есть твои корни. И ты снова рад видеть этих людей, и всё в тебе воскресает, распускается, как яблоня весной. Их речь, как лесной ручеёк, льётся к тебе. И ты ловишь каждое знакомое слово.

А, может быть, ты действительно ждал, что всё будет именно так? Пусть это вовсе не твоя бабушка, но ты так долго добирался к ней, вёз для неё из другой страны, другого конца материка всё самое нужное в это тяжёлое время – воду, консервы, масло, муку… «Вот тебе, бабушка. Потерпи трошки – скоро всё будет, как раньше». И она возьмёт буханку хлеба, ей навалят целую сумку других продуктов и помогут донести домой.

Но это оказалась совершенно другая, чужая бабушка, на которую ты по неосторожности (или наивности своей) спроецировал давние воспоминания. И вопрос остаётся: почему вы нас не любите?

На выезде из деревни стоял выгоревший от взрыва снаряда остов иномарки. Спереди на нём висел свежий ядовито-зелёный траурный венок. Два венка вызывающе провожали нас с соседнего забора.

Журналист-дальневосточник Ирина Ким.

(Фе́невичи — село в Иванковском районе Киевской области Украины)