Алексей Ильичев-Морозов поделился с волоконовцами своим рассказом

Память человеческая – словно закрытая книга, хранящая в себе превеликое множество воспоминаний.

Но бывает так, что порой ветер дум всколыхнёт её, приоткрыв давно забытые страницы. И тогда, словно птицы, летят они, эти страницы, из моего далёкого, тёплого детства, оживляя взмахом крыла канувшие в Лету события и ушедших людей, некогда живших на родимой земле, её заботливых хозяев, непрестанно трудившихся, растивших детей, любивших эту жизнь до последней своей минуты, – моих родных бабушек и дедов.

Я расскажу вам историю, которая случилась однажды на хуторе, где жили они, мои старики, и куда мы с сестрою частенько наведывались летом.

В тот год я окончил первый класс. Моя двоюродная сестра постарше меня, и, как это частенько бывает, она командовала мною, младшим, покоя мне не давала. Характером она уже в детстве была человеком педантичным – прямо как немка. Всё у неё по часам расписано, по минутам, распорядок дня такой, что хоть стреляйся! В шесть утра – подъём, в восемь – завтрак, с девяти до одиннадцати – чтение книг... Вот сидит она как-то, читает, а я пристаю к ней:

Оксанка, что у тебя за книжка?

Она молчит, глазами строчки перебирает. А я не унимаюсь, всё наседаю на неё:

Ксюш, ну что читаешь?

Фенимора Купера «Зверобой…» – не глядя на меня, коротко бросает она.

А что пишет этот Фенимор? – с интересом спрашиваю я.

Сестра, поняв, что пристал я всерьёз, отложив книгу, отвечает:

Разные истории про индейцев. – И так живописно поведала мне об этом Зверобое, что моё юное сердце загорелось жаждой приключений…

И я тут же предложил:

А давай-ка в индейцев поиграем!

Эта затея показалась ей интересной, и она согласилась. Мы вышли во двор. День был погожий. Возле бани стояло ветхое корыто с только что налитой водой, а на воде качались солнечные зайчики. Бабушка собиралась стирать бельё, приготовила всё для полоскания, но приболела и пока что лежала в горнице. А мы, докучливые, оказавшись по этому случаю на улице, наглядевшись на зайчиков, побежали к курятнику. Молодой, разноцветно-пышный петух важно восседал на заборе дворика, по которому неспешно ходили куры. Увидев нас, петух наершинился, того и гляди слетит со своего пьедестала и непременно нападёт, подойди мы к нему ближе. Но в этот раз ни он, ни кудахтавшие куры были нам неинтересны. Нас волновали гуси, а вернее, их перья. Перья у них были шикарные – белые и бело-серые, валявшиеся повсюду. Это обстоятельство чрезвычайно обрадовало нас, освобождая от лишних хлопот по поимке гусей… Набрав перьев и наспех смастерив себе индейскую одежонку, мы были готовы встать на тропу войны. Оставалось дело за малым – раздобыть лук со стрелами. Но где их взять? С этим мы решили пойти к старенькому дедушке, то есть прадедушке, который нас всегда жалел и любил так, что сердце щемило. Он никогда нам не отказывал в наших просьбах, частенько потакая даже шалостям. А тут какой-то лук! Изготовить для нас ему, как моргнуть.

Прадед Алексей жил по соседству с сыном и снохой. От природы мужик крепкий, почти всю жизнь проработал кузнецом. В саду оборудовал себе мастерскую вроде кузницы и частенько там что-то выстукивал. Вот и тогда он находился в «кузнице» и мастерил какую-то хитрую штуковину. Мы пролетели туда, к нему, через калитку в заборе.

Деда, сделай нам, пожалуйста, лук, – попросил я, глядя на него с надеждой.

И стрелы. Много стрел, – вторила мне сестра.

Прадед Алексей, человек доброй души, отложив дела, взял топор и направился в леваду. К слову сказать, он любил порядок, все инструменты держал в пригляде, а топор был отполирован и так остро наточен, что перерубал даже гвозди… Мы тоже пошли следом за ним. Но в какой-то момент он остановил нас и приказал ждать, а сам скрылся в лесу. Откуда-то издали был слышен стук топора. Минут через двадцать он появился возле нас, держа в руке длинную палку-хворостину с уже проделанными бороздками для тетивы. Прошло ещё немного времени, и сильные дедушкины руки протягивали нам желанный лук со стрелами. Стрелы вообще были загляденье – ровненькие, отшлифованные, с крошечными жестяными наконечниками.

Мы затаились в засаде. Ветвистая яблоня и густая трава вокруг скрывали нас полностью. Как настоящие индейцы, мы, дыша вполсилы, ждали конкистадора. В эту – незавидную! – роль прекрасно вписалась прабабушка Мария Капитоновна, шедшая как раз проведать свою сноху, нашу захворавшую бабушку. Мария Капитоновна была человеком непростым, можно даже сказать, черствоватым, смолоду перетёртым в жерновах коллективизации. Раскулаченная, в зиму тридцатого она несколько месяцев прожила в землянке на выселках. А теперь, под тяжестью лет своих и хворей, не разгибавшаяся в пояснице, слеповатая, в очках из роговой оправы и цветастом платке, она не спеша шествовала по тропинке к хате «молодых» дедов. Ну, сущий конкистадор!

Стреляй в неё, Лёшка! – быстро скомандовала сестра.

Не могу я стрелять, у неё оружия нет, – спасовал я.

А вон глянь, костыль у неё. Чем тебе не оружие? Стреляй!

Вождь приказал – индеец подчинился! Прицелившись, я выпустил стрелу…

Та, змеёй прошипев по воздуху, качнувшись на ветерке, попала Капитоновне в платок, а точнее, в ухо под платком. Капитоновна покачнулась и остановилась, как вкопанная, оглядываясь по сторонам. Но была слаба глазами и нас не увидала. Нам бы тихо сидеть, притаившись, да какой там! Вылетев, как ошпаренные, из своей засады, мы бросились наутёк. А она молча подняла стрелу и, развернувшись, пошла домой к своему деду, прадеду Алексею. Уж что она там ему говорила, что причитывала – это осталось тайной. Только дед тут же изъял у нас индейское вооружение, ругнувшись с досады: «Ах, вы, нечистые духи! Что натворили! Вот поедете домой, отдам тогда лук, будете матерям во лбы стрелять». А мы стояли, виновато опустив головы.

Так закончилась эта весёленькая история! Много лет уже нет ни Марии Капитоновны, ни прадедушки Алексея Зотыча, да и бабушки тоже нет, а картинка из того времени и сейчас стоит перед глазами, не давая закрыться насовсем страницам книги нашей памяти, продолжая жить и дарить нам свет и радость.

Алексей Ильичев-Морозов, ст. Кумылженская