«Христославы». Алексей Ильичёв-Морозов поделился рассказом о своём дедушке. Учившего славить Христа

Издавна на Руси почитались традиции и соблюдались обычаи того или иного народа, населяющего нашу благословенную землю. Наша земля необыкновенно богата на торжества, и у каждого они свои, особенные. У нас, христиан, когда рождается Христос, наступает великий праздник – Рождество Христово!

Из праздничного церковного круга –  он один из моих любимых. Потому, что в моей семье в этот день мы всегда ходили славить Христа. Какой восторг и какая радость была в душе от ликующего славословия – не передать словами! Моя бабушка, прожившая сто лет с небольшим, рассказывала, как Христа славили при царе, когда она была ребёнком. Люди тогда жили беднее, чем живут сейчас, и уже задолго до наступления Рождества готовились к этому событию. Прибирали базы, выметали хаты, украшали висевшие в углах иконы, из сундуков доставали самые лучшие наряды, а уж гостинцы христославам заготавливали до этого дня за несколько месяцев.

Христа славить начинали чуть свет, в каждую хату всегда ходили гурьбой, человек по семнадцать разного возраста: маленькие ребятишки, подростки и уже совсем взрослые парни и девушки. Подходя к хате, стучались в дверь, а заходя, спрашивали, можно ли Христа прославить? Получив, как правило, только один утвердительный ответ, крестились на образа и, кто постарше, начинали петь тропарь, а после совсем малые дети рассказывали свои стишки про Христа. В завершение, поздравив хозяев, все ждали гостинцев. И хозяева с большой радостью давали, кто что мог. А парням в специальный деревянный бочонок наливали грамм по сто пятьдесят водки, который они таскали с собой из хаты в хату и уже после (обычно поздним вечером) выпивали компанией на игрищах. А иной раз, кто имел гармонь, ходили по улицам с гармошкой и пели развесёлые песни. Мой дедушка, будучи маленьким, лет с трёх, тоже всегда Христа славил. Ребята постарше его брали с собой. Когда они пели рождественский тропарь, дедушка подпевал им на свой манер, выходило забавно, и все смеялись.

Меня «Рождеству» он тоже научил. Запомнил я быстро. И каждый год, даже в лютый мороз, мы ходили колядовать. Колядовали порой до вечера. Как сейчас помню один случай. Как-то раз мы припозднились. Ночевал я у деда с бабушкой, и нас разбудил стук в окно. Дед, наспех одевшись, вышел на веранду. За окном было ещё темно.

– Кто тут такой? – зевнув в кулак, поинтересовался дед.

— Это я, сосед, открывай! – ответил некто за дверью.

Дед, отворивши дверь, оторопел и стоял в изумлении, а я, выбежав следом, рассмеялся. Кое-как переступив порог, в комнату ввалилось нечто, напоминающее человека. В овечьем тулупе, вывернутом наизнанку, в бабьем парике, с клоунским носом, размалёванный похлеще «Марфушечки-душечки» из киноленты «Морозко», стоял, пошатываясь, в чудных сапожищах, изрядно выпивший сосед.

– Эт ты что ль, Митяй? – расплывшись в улыбке, спросил дед.

– Ну, – отозвался тот и, показав деду кулак, сказал, – мороз, чуешь, чем пахнет?

– Да ты, парень, добря заложил за воротник. Иди домой, проспись от греха, – сказал ему дед и продолжил, – некогда мне с тобой гутарить, вон с Лёнькой славить идём.

После чего они вышли, и дедушка помог деду Мите, жившему через забор, дойти до его калитки. Тот поначалу кочевряжился, порываясь ещё куда-то улизнуть, но деда на него шумнул, и он обмяк.

– Шустрей собирайся, сейчас петухи запоют, а мы с тобой и не начинали, – сказал мне вернувшийся дедушка.

Я тут же оделся, и мы вышли на улицу. Улица помаленечку оживала. То тут, то там в домах загорались огоньки. Из печных труб шёл сизый дым. Пахло дровами. Люди протапливали печи. Да и немудрено, утро было морозным. Под ногами хрустел снег, а сугробы были похожи на спину огромного белого медведя. Дышать было трудно с непривычки, холодный воздух щекотал и колол нос.

– Ленька, слухай, как войдем в хату, я начну, а ты подпоёшь, понял? – спросил дедушка.

– Понял, понял, – отозвался я, вжав шею в шарф.

Дед всегда начинал первым. Не только славить, но и петь песни на гулянках. У него был сильный, красивый, немного с хрипотцой голос, и песни он умел не только здорово петь, но и играть…

– Здорово ночевали? – спросил дед, когда мы зашли к соседям напротив.

– Слава Богу, – отозвалась хозяйка.

– Мы к Вам зашли Христа прославить, – продолжил дедушка и, увидев одобрительный кивок соседки, взял на распев: «Рождество твоё Христе Боже наш…». Я ему подпевал, не торопясь, улавливая заданный им ритм. Прослезившаяся тётя Женя надавала мне конфет, а деду протянула какую-то денежку. Так, славя из двора во двор, мы дошли до конца переулка.

– Куда же дед повернёт? – думал я. Если направо повернёт, мы много наславим, пройдя по самой длинной станичной улице почти до самого центра, ну, а если налево поведёт, – пиши пропало… Там, слева, жили его друзья-товарищи, и я знал, что, как и сто лет назад, без спиртного не обойдётся. Деда потянуло налево, туда же он повлёк и меня. Иду я и думаю:

– Сегодня уже к обеду домой воротимся…

Зашли к Тибирьковым. Прославили. Тётя Света насыпала мне с полкулька конфет и дала яблоко. А деду с дядей Колей налила по рюмашечке. Одной рюмашечкой дело не обошлось, и дед вышел навеселе:

– Лёня, щас нам ещё надо в три дома зайтить…

Зашли… Очень хорошо помню последний – третий. Дом не дом, хатка без слёз не глянешь. Воротца ущербные скрипели, как старая скрипка, на проржавевших петлях. Во дворе, в маленькой будке, такая же тщедушная собачонка, завидев нас, визгливо залаяла. Вышла старуха.

– Дома твой? – спросил её дед.

– Дома, куда ему деться-то. Проходи.

Мы вошли. Старик подбрасывал в грубку поленья.

– Мы… пришли… – начал было дед.

– Христа прославить, – продолжил я его мысль и почти сам тропарь и пропел.

Тут старуха, причитая и хваля меня, сунула мне в руки блин, вкуснее которого я отродясь не ел, а деду со стариком своим налила в стаканы какой-то бормотухи. Она-то, проклятая, деда и сгубила. Выходя из ворот, дед промычал:

– Давай внучок, к дому поворачивай! Сейчас мы с тобой у бабки прославим… И тут же, поскользнувшись на старых калошах, растянулся на скользкой дороге. Поначалу он не понял, что произошло, а немного погодя, выругался с досады, пытаясь подняться. У него не выходило. Он вновь и вновь шумно падал. Извалялся в снегу до такой степени, что стал похож на снеговика. Я понял, что тут что-то неладное, и начал тормозить проезжавшие мимо машины. Одна белая шестёрка остановилась.

– Что случилось? – спросил водитель.

– Да дед мой поскользнулся, упал и встать не может, – уже плача, отвечал я. – Помогите ему, пожалуйста, встать и до дома нас довезите, – вытирая слёзы, попросил я этого человека.

Мужчина кое-как погрузил здоровенного деда в машину и привёз нас домой. Мама вызвала «скорую», деда укололи и увезли в больницу. Там ему наложили гипс и отправили восвояси. Дома дедушка ещё с полгода ходил на костылях и, наверное, как и я, надолго запомнил это Рождество. А потом всё шутил, спрашивая:

– Ну, как мы с тобой, Лёнька, Рождество славили, помнишь?

Помню я это и сейчас, спустя почти тридцать лет. В следующий год я уже подрос и ходил колядовать с ребятами самостоятельно. Но самые лучшие и добрые колядки были у меня с дедом. С ним было весело и по-особому тепло, даже в самое морозное утро…

Алексей Ильичёв-Морозов.

(ст. Кумылженская Волгоградская область).