С любовью к родной земле. Валентин Махоркин – о трудовом опыте и ностальгииСтатья

Жаркое лето 1955 года. На колхозных полях рано начали созревать зерновые культуры. Со дня на день из района должна поступить команда на начало уборочной страды. Наш дом находился недалеко от правления колхоза, и поэтому его председателя Ефима Лафина в течение дня я видел несколько раз. На своей двухколесной коляске он по нескольку раз в день объезжал работающие бригады: проверял качество сделанного, отчитывал нерадивых, хвалил отличившихся, оказывал помощь, если в ней нуждались.

Однажды, при очередной встрече, Ефим Павлович остановил меня и стал расспрашивать о том, какой класс я окончил, с какими оценками, чем занимаюсь на каникулах и не хочу ли подработать. Он хорошо знал, что я и мой одноклассник Николай каждое лето в меру своих сил помогали колхозу. И на этот раз я дал согласие за себя и за своего друга. Только спросил, когда выходить на работу. Ответ был короткий: «Завтра».

Так как мы были уже опытными подсобниками, перед нами поставили уже более ответственную задачу: работать на самоходном комбайне, а точнее на соломокопнителе. Бессменным комбайнёром у нас был житель нашего села Степан Литовченко – механизатор от Бога, человек энергичный и деловой, добрый, открытый и справедливый. Если мы, по незнанию, что‑то делали неправильно, терпеливо объяснял, как нужно.

Обмолот пшеницы вели до позднего вечера, завершали, когда уже выпадала роса. Степан Никитович постоянно контролировал производственный процесс: останавливал комбайн, соскакивал на землю, проводил ладонями по колосьям и по шелесту определял влажность, и только потом решал, прекращать работу или нет. При обмолоте влажных колосьев потеря зерна увеличивалась. После этого дядя Стёпа, так мы его называли, разрешал нам ехать домой отдыхать, а сам оставался, как он говорил, осмотреть комбайн. Мы, не теряя времени, вскакивали на велосипеды, которые прятали в копнах соломы и мчались в клуб, в кино или на танцы. Утром, часов в десять, когда под солнцем просыхала роса, приезжали на работу. Дядя Степа уже был около комбайна: подкручивал гайки, подтягивал ремни, шприцевал подшипники, менял износившиеся детали. Мы не видели, когда он отдыхал.

На соломокопнителе, который прицеплялся к самоходному комбайну, мы работали вдвоём. Наша задача состояла в следующем: стоя на металлических площадках, которые находились по бокам копнителя, вилами с длинными ручками равномерно разгребать солому, особенно тщательно набивая углы. Когда он был заполнен полностью, один из нас нажимал на свою педаль, которые находились на площадках, и дублировали друг друга. Задняя решетка поднималась, и тюк плавно выползал на стерню. Потом все возвращалось в исходное положение и работа продолжалась. Отлично выполненной работой считалось, если солома, выгруженная на стерню, выглядела ровным кубом и не разваливалась от ветра.

Работать на соломокопнителе нам нравилось. Но нас особенно донимала пыль, тугой струей вместе с соломой летевшая из жерла комбайна. Пыльный туман, особенно в тихую безветренную погоду, стоял, как смог над Лондоном. Мокрые марлевые повязки, закрывавшие рот и нос, очки на глазах почти не спасали от пыли. Она забивалась под рубашку, застегнутую на все пуговицы под самое горло и убранную в штаны, и к потному телу, которое нестерпимо чесалось. Выход был один: комбайн, скашивая пшеницу, ходил по кругу вокруг неубранного поля, подставляя ветру, если он был, то один, то другой бок, и пыль летела то на одну площадку, то на другую. В нарушение всех правил, мы решили работать по одному, на ходу переходя то на одну, то на другую площадку, где не было пыли.

Бессменным водителем был житель нашей деревни Николай Смыков, который охотно соглашался прокатить нас до зернотока и обратно. Свободный от работы мог выбрать один из четырёх вариантов отдыха. Первый – просто лечь в тени кучи обмолоченной соломы, от которой дышало жаром, как от русской печи. Второй – съездить на велосипеде на речку, чтобы немного освежиться. Третий – отвезти в качестве пассажира зерно на колхозный зерноток в кабине водителя. И четвёртый (а это мы часто делали с разрешения комбайнёра) – по металлическим скобам залезть в бункер и с высоты, как капитан с мостика корабля, обозревать местные красоты, ловя чистый, упругий воздух. Механизатору это было только на руку: уровнемера в то время не было, а так «контролёр» уже сидит в бункере и сразу подаст сигнал.

Сначала в пустом бункере находиться было крайне некомфортно. Над головой был лишь небольшой лоскут неба да густой туман от пыли. По мере наполнения бункера зерном ситуация менялась в лучшую сторону, площадь неба увеличивалась и, наконец, открывался весь горизонт. Этот момент окупался теми неудобствами, которые испытывались вначале.

Самым опасным местом здесь был скребковый транспортёр, по которому зерно из барабана подавалось в бункер: шестерёнка, через которую цепь со скребками подавала зерно, находилась на валу, закреплённая снаружи с обеих сторон. Но так как стандартных шплинтов не было, применялись обыкновенные строительные гвозди подходящего диаметра, а чтобы гвоздь при работе не выскочил, конец его загибали. Естественно, лишнюю длину не отрубали, поэтому при вращении он своим острым концом мог серьезно травмировать. Места вполне хватало, чтобы быть на безопасном расстоянии от опасного узла. И однажды этот транспортёр сыграл злую шутку с моим другом.

А дело было так. Наступила моя очередь работать на копнителе. По ступенькам я быстро взобрался на рабочую площадку, а мой друг полез в бункер, решив своё свободное время провести там. Комбайн плавно двинулся по колхозному полю. Солома вместе с половой пластами ложилась в копнитель. Работа спорилась, комбайн пошёл на второй круг, делая правый разворот. Я быстро, на ходу, спасаясь от пыли, перескочил на другую площадку.

Но вдруг до меня донесся душераздирающий крик, заглушающий грохот работающего комбайна. Двигатель мгновенно заглох. Мелькнула мысль: наверное, кто‑то случайно попал в работающие механизмы комбайна. Я, наклонившись через оградку площадки, увидел, что дядя Стёпа, держась за поручни, смотрит в мою сторону. Наши взгляды встретились. Значит, кричал кто‑то третий, а третьим был Николай. Я посмотрел в сторону бункера: мой сменщик стоял подозрительно близко к транспортёру. В одно мгновение дядя Степа оказался возле Коли, и я понял, что с ним случилась беда. Как выяснилось, причину дядя Стёпа понял сразу, и его действия были быстрыми и продуманными. Не помню, как я тоже вскарабкался по ступенькам. Передо мной была такая картина. Мой друг стоял, вплотную притянутый нательной рубашкой к коробу транспортёра. Пуговицы воротника были вырваны с мясом, верхняя часть рубашки сдавила горло, дышать ему было нечем, и он ртом хватал воздух. Рубашку в районе плеч натянуло так, что руки свело сзади, и казалось, что он стоит в наручниках. Зрелище было не из приятных.

Мы попытались разорвать рубашку сверху или снизу, но под неё и пальца нельзя было просунуть. Николай умоляющим взглядом просил нас о помощи. Дядя Стёпа одним прыжком соскочил на своё рабочее место и быстро вернулся назад, держа в руках ножовочное полотно. Он попытался им перерезать то, что притягивало Колю к транспортёру, но не тут‑то было. Во второй раз он принёс пассатижи и молоток. Быстро разогнув шплинтовочный гвоздь, вытащил его и сильно ударил молотком по выступающему торцу вала. В коробе транспортёра что‑то загрохотало, и Николай с валом, накрученным на рубашку, как сноп, свалился на зерно. Ещё бы секунда, другая – и гвоздь острым концом стал бы выписывать кровавые круги на спине пострадавшего. Мы облегченно вздохнули. На вопрос дяди Степы, как такое могло случиться, Коля ответил:

«То ли бункер сильно качнуло, то ли рубашка, надутая пузырём, случайно оказалась захваченной гвоздём, только я почувствовал, что меня какая‑то сила отрывает от края, за который я крепко держался. Попытался оторваться, но сил не хватило. Рубашка всё туже стягивала мою грудь, с треском отлетели вырванные с мясом пуговицы у воротника. Я понял, если сейчас не закричу, через мгновение будет поздно».

Этот крик мы и услышали. После произошедшего нам необходимо было быстро отремонтировать комбайн и начать обмолот, ведь скоро должен подъехать председатель колхоза, который в обязательном порядке несколько раз за день проверял работу. Обмолот поля мы закончили в конце следующего дня без приключений. Только вот в бункер дядя Степа нас уже не пускал.

В прошлом году, в год своего славного юбилея, наша область получила высокий урожай зерновых культур. Под впечатлением этой приятной новости в моей памяти всплыли события давно минувших послевоенных трудных лет, участниками которых были подростки и молодёжь моего поколения. И невольно захотелось поведать о них нынешним школьникам, молодым людям и своим ровесникам – «детям войны». Ведь это наша жизнь, наша молодость, память сердца, с трудностями, радостями и любовью к родной земле.

Валентин Махоркин