Мой отец принимал участие в обороне блокадного Ленинграда. Он не любил вспоминать те страшные дни. Но иногда накатывало. И я, слушая его воспоминания, чувствовал, что он снова переносится в то грозное время, переживая все те события, что легли на его плечи и плечи его однополчан.
Григорий Маркович Дерюга был призван на службу в армию весной 1940 года. Целый эшелон с новобранцами из Донбасса направлялся в Ленинград. Большинство молодых солдат попали в пограничники, на границу с Финляндией. Отца направили в Выборгский район. Граница после окончания Финской войны переместилась, и надо было её укреплять. В начале войны самыми боеспособными являлись пограничные части. Позже историки напишут: если бы армия сражалась так, как пограничники – фашисты к Москве не дошли бы. Их уровень боевой и политической подготовки был самым высоким среди родов войск Советской Армии. Остановлюсь на некоторых моментах военного пути отца.
На заставу приходит разнарядка – отправить лучшего пограничника в школу сержантов. Лучшим был Николай Бойко из города Волновахи, земляк. По тем временам у него образование было высокое, техникум окончил, агрономом работал. Но Николай пошёл к начальнику заставы с просьбой не направлять его в школу по причине, что у него мать больная, двое деток. А сержанты на год больше служат, чем рядовые солдаты.
«Отправьте Дерюгу, он стреляет лучше всех и на политзанятиях отличник», — сказал и указал на отца Николай Бойко.
Так отец оказался в школе. Вернулся на заставу младшим сержантом, а через неделю – война. С боями отходили. Отец был командиром расчёта станкового пулемёта, в котором пулемётчиком был Николай Бойко, заряжающим – Володя Гайдуков, тоже земляк.
При отступлении разные возникали ситуации: прикрытие отхода, ходили в атаку. Приходилось и немецко-финскую бронетехнику на дорогах подрывать, а то и винтовку в руки брать, чтобы, прицелившись, попасть через щель танка в бензобак вражеской машины.
«Сынок, сколько я танков подбил из обычной трёхлинейки, так как знал куда стрелять, чтобы они загорелись», – рассказывал мне, вспоминая свой боевой путь, отец.
Отступали от Выборга к Ленинграду, пробивались пограничники вместе с армейскими частями. Твёрдой руки в командовании не было. Приказы часто менялись, и это сказывалось на солдатах и их боевом духе. Многие солдаты и офицеры совершали подвиги, но не до наград было.
«Однажды занимали оборону на выгодном месте, на возвышенности. Траншеи подготовлены, лес и наступающие фашисты с танками, как на ладони. У меня пулемёт под елью, я в стороне, в окопе, с биноклем, указываю цели, куда стрелять. Не одну вражескую атаку отбили, артиллерия нас поддерживала. Для пулемётчика самое главное, как меня в школе учили, менять боевую позицию, чтобы противник не накрыл. Попросил разрешения у командира роты, которому мы подчинялись, поменять позицию. Но он считал, что лучшего места не найти: «Да и бьёте врага хорошо, вон сколько положили». Снова атака, азарт боя. Не заметил я, как по нам пристрелялись фашисты. Очнулся, когда меня откопали из окопа. Лежу, смотрю на ель, под которой были Николай и Володя. Ель большая была, а теперь только голые ветки без иголок, а на ветках разорванные части тел моих товарищей. Работа вражеских минометов. Должен был быть на ели и я», — поделился отец.
Уже в Ленинграде лучших стрелков в добровольном порядке направляли в школу снайперов. Изучали различные виды местности, укрепления и маскировку врага, характерные ориентиры, отрабатывали виды стрельб, разведку, учились отмечать изменения фронтовой полосы врага. Заставляли нас думать и запоминать. Или ты убьёшь врага, или он тебя – иного не бывает. А в стрельбе самое главное – нервы чтоб не дрогнули, выносливость и хитрость военная.
Стоит отметить, что фашисты не брали в плен: снайперов, морских пехотинцев и огнемётчиков. Поэтому, уходя на задание, каждый снайпер брал с собой пару гранат.
После окончания снайперской школы в начале сентября 1941 года направили младшего сержанта Дерюгу снайпером на бронепоезд, который сразу убыл на фронт под станцию Мга Псковской области для поддержки артиллерией наших отступающих войск. Бронепоезд участвовал в прикрытии войск от танков и авиации вдоль железной дороги. Неоднократно он попадал в ловушки, когда и впереди, и сзади рельсы перебиты или взорваны были. Под огнём врага ремонтировали полотно и пробивались к своим. Были убитые и раненые. Отцу пришлось стать пулемётчиком вместо выбывшего из строя. В районе Синявинских болот бронепоезд не смог вырваться из плена, был подорван мост. Командир бронепоезда принял единственное решение из безвыходного положения – взорвать бронепоезд и с командой пробираться к своим. Трое суток пробирались. Их встретили, разместили по одиночным камерам, неоднократно допрашивали. А потом построили команду и перед строем расстреляли командира и комиссара. За что? За непринятие должных мер по прорыву и спасению бронепоезда.
Снайпер постоянно менял свои позиции, участок полка знал хорошо. На этот раз отец расположился на территории разрушенного домостроительного комбината – выбирал себе место на ночную «охоту». Погода была солнечная и морозная. Стояла тишина – редкость для войны. Пришёл замполит полка, подполковник, но изрядно выпивший.
В это время немцы на своих позициях выкатили пушку типа нашей «сорокопятки». Пять солдат толкались вокруг неё. А потом начали стрелять в нашу сторону, не причиняя нам вреда. Были они как на ладони – в 400 м от нас. Отец в бинокль отчётливо видел лица немецких солдат и старшего сразу определил. Подполковник отдал приказ: уничтожить фашистов. Ответил ему, что лучше «снять» одного – старшего.
Заупрямился снайпер, понимая всю глупость приказа. Сказал, что приказы ему отдают командир полка, начальник штаба и начальник особого отдела.
«Выполняй мой приказ, потом жалуйся», — сказал подполковник.
Всех положил, а двоих одной пулей, – стояли на одной линии огня, а может, второй спрятался за спину первого. Месть немцев была мгновенной.
Отец находился в бетонном помещении и стрелял из винтовки через продольную щель между плит. Когда начался обстрел, он лег на плиту, прикрыв собой оптический прицел, так как в эту щель влетали осколки и отбивали штукатурку, бетон.
«После обстрела на мне были десятки килограммов строительного мусора и отбитых от стен кусков штукатурки. Выполз из бункера, начал приводить себя в порядок. Тишину нарушил голос замполита: «Сержант, сержант ко мне». По разбитым перекрытиям поднялся наверх. На камне сидел замполит, зажимая перебитую руку, которая висела на клочке кожи. Попросил отрезать руку, перетянуть покрепче и вызвать санитаров. Всё сделал, как он приказал. Больше я его никогда не видел. Вернувшись в часть, доложил командиру полка о случившемся, тот махнул рукой. В снайперскую книжку не записали ничего, да и я молчал», — поделился отец.
Зима 1942 года была самой суровой за всю блокаду. Фашисты использовали все способы, чтобы сломить защитников города. Однажды в ветреную погоду немцы поставили походные кухни так, что их не было видно, но запахи куриного бульона сводили с ума голодных солдат. Громкоговорители призывали, убеждали, обещали советским воинам сытую жизнь: бросайте оружие и переходите к нам!
И такие были: сначала одиночки, а потом целые группы пытались уползти с портянкой или белым лоскутом к фашистам. Стреляли винтовки, пулемёты. Вызвали и меня. Целью были те дезертиры, которые приближались к вражеским окопам. Видя перед собой убитых, большинство солдат повернули обратно. Если бы не принятые меры, оголили бы передовую.
В военные времена, как известно, солдат солдата, офицер офицера понимают друг друга лучше, чем офицер солдата, и наоборот. Был такой случай и у отца. В свободное время он находился в блиндаже с ординарцами и двумя сыновьями командира полка, десять и 12 лет, его жена погибла.
На фронте бывали периоды: интенсивные обстрелы, взаимные и одиночные, и моменты относительной тишины. Война всем противна. Мы знаем много случаев сдачи в плен, переход немцев на нашу сторону. А как к этому причастен снайпер? Приходит с передовой солдат и вызывает отца наедине перекинуться парой фраз. Говорит, надо помочь фрицу – не хочет воевать. Что это значит? Идёт снайпер на передовую и наблюдает, как на вражеской стороне на фоне сапёрной лопаты поднята рука. Взмах саперной лопаты с нашей стороны. Поднимается стрельба из винтовок. И в этой перестрелке – одиночный незамеченный выстрел снайпера. С вражеской стороны – взмах лопаты, как слова благодарности. Все получилось. Таких случаев было у отца десять или 12. Солдатское взаимопонимание и выручка.
Возвращается, приползает с ночного или дневного задания снайпер в свой блиндаж голодный. А какое питание было в блокадном Ленинграде? Приходилось есть конский жмых, пропущенный через денатурат, а в холод – спирт, незаменимое растирание для ног от застоя крови при неподвижности. Солдатская взаимовыручка: и выпить дадут, чтобы согрелся.
Круглосуточно офицерами полка проводились проверки постов, дежурных боевых средств и так далее. Все проверяющие ценили и уважали снайперов. Никогда не беспокоили отдыхающего снайпера. Но был один капитан… Если он увидел отдыхающего в душном блиндаже снайпера да учуял запах паров спирта от растирания и внутреннего употребления, не мог пройти мимо. Надо обязательно разбудить. В ответ же получал «фронтовые изречения». И так было не один раз. Жаловался капитан командиру полка, писал бумаги. Но снайпер – личность неприкосновенная.
Немало важной и полезной информации добыл отец во время своей «охоты» и когда лежал на боевой позиции: подстрелил артиллерийского корректировщика и забрал у него записную книжку и карту, выявил наблюдательный пункт высокого командования противника, позже этот пункт будет уничтожен вместе с офицерами. Во время разведки обнаружил места установки бронированных колпаков, задержал путём ранения перебежчика-предателя. За совокупность добытых ценных разведывательных данных командир полка сказал, что будет представлять отца к ордену Красной Звезды. Капитан же сделал всё, чтобы отец орден не получил, но и приходить в блиндаж перестал.
Шло время. Пограничный полк после освобождения Эстонии выставил свои заставы. Последнее тяжёлое ранение давало о себе знать, что отражалось на нервах, выдержке и прочем. Поэтому и пропустил две снайперские пули. Одна прошила щеку, вторая обожгла голову.
«В таком состоянии не имею права выпускать тебя на задание. Убьют. Кем ты был до службы», – говорил командир полка.
Работал потом отец слесарем в паровозном депо станции Красный Лиман. Командир полка проявил о нём заботу, помнил, как он спас его сыновей.
Пограничники в то время замыкались на НКВД. Был отправлен запрос в паровозное депо на подтверждение. С приходом ответа отец был направлен в школу оружейных мастеров и по окончании был направлен в Эстонию на свои заставы. В его обязанности входил ремонт и пристрелка различных видов стрелкового оружия. Периодически ездил с чемоданчиком в свой штаб по службе.
В Эстонии были лагеря для военнопленных, которые трудились на различных работах, в том числе ловили рыбу. Лагеря были огорожены колючей проволокой. Пленные просили у прохожих закурить. Отец был некурящим. Но всегда носил в чемоданчике табак и отдавал его пленным. Они же ему перебрасывали сушеных лещей. Эту рыбешку он привозил в штаб, заходил в кабинеты и угощал офицеров. Не угощал только капитана.
Разбирая семейный архив, я нашел старую газету. Вот что рассказала краснолиманская районная газета о встрече с отцом десятого октября 2001 года: «…Из выпуска школы снайперов, а это 300 сержантов и 46 офицеров, встретили Победу двое – он и его товарищ Сергей Сидоров из Воронежской области…От войны у него осталось семь тяжёлых ранений, а из тела его товарища Сергея Сидорова доктора после очередного боя достали 71 осколок, и он остался жив… В ходе боевых сражений из своей снайперской винтовки он уничтожил 38 гитлеровцев, а в бою, кто их считал. Это были снайперы, корректировщики огня, разведчики, солдаты и офицеры».
Старший сержант Григорий Маркович Дерюга был награжден орденом Славы III степени, медалями «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне в 1941–1945 годов». Но больше всего он гордился знаком «Снайпер».
Иван Дерюга